Дневник грешницы: путеводитель по мужикам - Кристина Ступницкая

звонка или сообщения на следующий день. Но их не было. Зато в сторис у общей знакомой я увидела, как он беззаботно сидит и общается с девчонками на пляже уже следующим вечером. Пока я страдаю, жду каких-то оправданий…

– Да пошёл ты на …! – написала я ему вдогонку и заблокировала. Мы же, девочки, верим, что блокировка контакта – это панацея. Что чувак побежит доказывать свои чувства, искать тебя в других соц сетях или писать через друзей. Но это не так.

А главное, блокируешь его везде и ждешь потом звонок из Вселенной…

Банально: но я пошла в бар, выпила пару коктейлей, сняла показные сторис «смотрите, как мне весело и передайте об этому ему» и ещё более грустная вернулась домой.

Безотцовщина

Простуда на фоне стресса переплеталась с ПМС – адская смесь. А тут ещё и душещипательный фильм посмотрела на тему любви отца и дочери.

Вспомнила, что если бы у меня была эмоциональная связь с отцом, если бы меня с детства учил папа уважать себя и своё тело, чувствовать себя любимой принцессой, знать, что я под защитой – тогда миллиона моих драм можно было избежать. Я бы не бегала за мальчиками, не кидалась в постель ради «зато меня хотят». Да много что бы изменилось… И вот таких эгоистов и нахлебников в моей жизни бы не было!

Но с родным отцом я не общалась, а с десяти лет в семье был отчим.

Он появился неожиданно. Просто утром в квартире. Высокий, угрюмый, с большими ушами. И вот здесь моя травма брошенного ребенка прекрасно спелась с ревностью. Мама больше не давала внимания мне. Она с головой ушла в отношения, где я чувствовала себя не то лишней, не то и вовсе мешающей.

Вместо любящего папы я приобрела холодного мужчину в доме, которого я боялась. Боялась сказать своё мнение, ведь оно мгновенно будет обесценено.

Что бы я ни делала по дому, это воспринималось либо как должное, либо с критикой. С появлением младшей сестры ситуация стала ещё хуже.

Я боялась отчима. За исправленную ручкой «тройку» мне прилетел шапалак. Моральный абьюз был моим верным спутником. Поэтому, приходя в школу, я лезла в драки, угрожала другим и всячески старалась показать свою доминантность, которую глушили дома. Ведь там я только могла написать в девчачий дневник, как всё это ненавижу, как я устала.

Если мы жили вчетвером в маленькой однокомнатной съемной квартире, то о каком личном пространстве можно говорить? Поэтому и мои дневники тоже были прочитаны мамой. И вместо того, чтобы что-то исправить, увидеть у ребенка стресс и чувство безысходности, моя родная мама заплакала: «за что ты меня ненавидишь», поселив во мне ещё и чувство вины.

Помню, в унитазе плавал несмытый кусок бумаги. В виде воспитательного процесса мой теперешний папа заставил руками его достать. Это отложилось унижением во мне.

Говорят, детей рожают для себя. Но в моем случае, родители делили время между работой, дачей (мы же не проживем без картошки, взращенной адским трудом) и домом. В то же время я, как старшая сестра, после школы спешила домой, чтобы заменить няню. Прогулки, готовка еды, горшок, детские психи, ночные истерики малышки в одной комнате (сейчас сестренка – мой самый любимый и важный человек). Не смотря на подъём в школу в 6 утра, я училась засыпать под детский рёв, иногда заменяя родителей и убаюкивая малую. Вам не передать моей зависти тем одноклассникам, у кого была своя комната…

Мне, почти совершеннолетней девушке явно хотелось не этого. Я хотела гулять, наслаждать свободой, ведь наконец от меня отстали в плане учебы. Вместо мамы в дневнике расписывалась подруга. И пока все друзья ходили в кино, у меня не было даже карманных денег. Так я научилась воровать шоколадки, жвачки и браслетики в магазине у дома, ходить на свидания, чтобы за меня платили и тырить монетки из батиной копилки.

Став старше, я начала задумываться о суициде: то ли как способ обратить на себя внимание мамы, то ли попытка поменять что-то в патриархальном устое семьи, то ли полная безнадёжность. Но было страшно. Не мысли о загробном мире и пылающем Аду, нет. Страшна эта последняя боль. Хотелось, чтобы они сказали: «Как жаль, мы так её любили. Если бы знали, то относились иначе».

В свободное время я работала: раздавала листовки, клеила объявления, организовывала праздники для детей. Последнее у меня получалось идеально. Поэтому в течение целых шести лет я была аниматором в различных костюмах: Фея, Лунтик, Щенячий Патруль, Пират, да кто угодно! Шоу мыльных пузырей, эстафеты, городские праздники на 150 детей с аппаратурой. Да, только здесь я чувствовала себя счастливой и настоящей. На сцене, в амплуа, окруженная детскими чистыми душами и получающая оплату в конце мероприятия.

Я копила. Копила на права. Ведь папа сказал, что разрешит водить машину. Дал? Нет. Он её сам разбил.

У нас в классе был парень, милый и добрый. Но по некоторым причинам ребята все равно любили его доставать, унижать и буллить. Я заступалась:

– Давайте, сначала со мной разберитесь, – закрывала его, прижатого к стене. Но в один день он таки и мне напакостил. Ну что ж, разбирайся сам.

И вот можно человека давить-давить, но однажды ему это надоест. И в такие моменты безвыходности он начинал бросаться стульями, а один раз и вовсе выпрыгнул из окна второго этажа в сугроб. И только тогда буллинг прекращался. То есть, надо довести до точки кипения, до пика, чтобы остановить абьюзеров.

Так и в семье, это должно было случиться. Я уже и в углу стояла полночи, и обязана была не спать другую ночь, потому что не хотела ложиться рано и прочее.

– Пойдешь в кино? Ребята знакомые зовут, – пригласила подруга. Январь. Время восемь вечера. Темно.

– Не знаю… сейчас попробую отпроситься, – я сидела за компьютерным столом в одних шортах и майке. Мама была в душе.

– Пап, можно я пойду с друзьями в кино? – тихонько спросила я.

– Нет! На улице темно! – отрезал он.

– Но я тоже хочу гулять! Я только и делаю, что сижу с сестрой, – я заплакала. А отца можно было вывести чем угодно. Это научило меня считывать эмоции людей до того, как они их покажут. Но тут я точно просчиталась.

Он взял меня за шиворот футболки и сдернул со стула. Небрежно поволок в коридор. Открыл одну дверь, другую и выставил босиком на холодный бетонный пол.

– Иди, гуляй! – двери захлопнулись за мной.

Какова вероятность вырастить психологически здоровую девочку после этого? Которая будет знать себе цену и не будет западать на плохих и недоступных парней. Да никакой!

Я спустилась на первый этаж. Открыла дверь домофона. Крещенские лютые морозы, 19 января. Улица во льду, люди идут окунаться в прорубь.

Я побежала. Побежала на соседнюю улицу через дорогу к подруге, чья семья мне казалась более понимающей и лояльной к своей дочери. Где отчим не чаял в моей подруге души. Где мама была сильной и не позволила бы обидеть дочь. Где у ребенка была своя комната и всегда стильная одежда. Я ей откровенно завидовала.

Лёд обжигал ступни. На улице темно. Только машины шумят. Я не останавливалась ни на секунду. Добежала. Стучу в дверь. Не слышат. Не открывают. Сильнее.

– Кристина???? – её мама не понимает, почему я полуголая в подъезде.

Спустя пару минут я пила чай с шоколадкой, окунув отмёрзшие ноги в ведро с горячей водой. А подруга позвонила моей маме, чтобы сообщить, где я.

Нет, она не пришла с извинениями и жалостью. Она пришла с сапогами, курткой и ремнем. И била меня всю дорогу домой. Лупила меня в подъезде что есть силы. За то, что я якобы ушла. А у меня не было выбора, дверь дома закрыли перед моим лицом. У меня, всё ещё ребенка, разрывалось сердце от негодования и обиды. Я ревела навзрыд.

– Ещё раз сбежишь, я тебя убью, – сказал отчим, укачивая младшую сестру на руках, когда я переступила порог.

Я легла спать, а мама вызывала себе скорую помощь.